Сила

Общеславянское слово сила, одно из самых употребительных в древнейших памятниках письменности((Цейтлин Р.  М. Лексика старославянского языка. М., 1977, с. 38—39)), но nejasneho puvodu((Machek, с. 542—543.)), не имеет признаков, которые позволили бы считать его заимствованием или продуктом словотворчества переводчиков греческих церковных текстов. Это дает основание отнести его в праславянский лексический фонд. Отчетливо видна его фонетическая непохожесть на смысловые эквиваленты в языках неславянских, новых и древних (эта констатация должна иметь оговорку о нестрогом применении понятия эквивалентности, причина станет ясной из дальнейшего рассуждения).

«Что такое сила? Интуитивно мы чувствуем, что именно обозначается этим термином. Это понятие возникает из усилия, которое мы производим при толчке, броске или тяге, из того мускульного ощущения, которое сопровождает все эти действия. Но обобщение этих понятий выходит далеко за пределы столь простых примеров. Мы можем думать о силе, даже не воображая себе лошадь, тянущую повозку»((Эйнштейн А., Инфелъд Л. Эволюция физики. М., 1965, с. 13.)).

Возможно, что крылатый конь Пегас, на котором возносилась интуиция древних поэтов, получил имя от πηγος — 'сильный',  а впоследствии и 'белый'((Chantraine, р. 894; Garzya A. Sull'accezione coloristica di alcuni termini greci. - Le Parole e le Idee, 1970/72, v. 12—14, c. 41—50.)). Этот диапазон разброса значений слова напоминает, что иногда «метод рассуждения, навязываемый интуицией, неверен и приводит к ложным идеям»((Эйнштейн А., Инфелъд Л. Указ, соч., с. 9.)).

Каждый этап естествознания не начинается с изгнания прежних терминов. Можно «использовать старые слова в традиционном смысле всякий раз, когда мы имеем дело с феноменами, которые не слишком далеки от повседневной жизни или от классической физики... Природа научила нас тому, что эти слова или понятия имеют только ограниченную сферу применимости. И когда мы выходим за пределы этой сферы, то в нашем распоряжении остаются довольно абстрактные понятия и математический язык, который может быть понят только специалистами, но не может быть недвусмысленно переведен на простые языки повседневной жизни»((Гейзенберг В. Развитие понятий в физике XX столетия. — Вопросы философии, 1975, № 1, с. 79.)). Эйнштейн подчеркивал, что, когда описывается явление, язык как система координат обнаруживает свою недостаточность((Bridgman P. W. Einsteins Theorien vom methodologischen Gesichtspunkt. — In: Albert Einstein als Philosoph und Naturforscher. Hrsg. von P. A. Schilpp. Stuttgart, 1955, S. 236.)).

Какие представления связывались со словом сила на древнейшем этапе его существования, от которого не осталось ничего того, что для естествоиспытателя восполняет недостаточность языка? Этому периоду история механики отводит ничтожно мало места. Но механика существовала и тогда! Постройка мегалитических сооружений означала целесообразное перемещение многотонных глыб неизвестным нам способом. Это — о количественной стороне явления, об умении суммировать физические возможности множества участников трудового процесса, рассчитывать величину и направление огромной суммарной силы. А точность натяжения тетивы лука была такой, что с дальнего расстояния стрела поражала малую цель. Не только человек умел соразмерять свое мускульное усилие и его потребное действие. На этом держится вся гармония животного мира — ошибающийся, неуклюжий расплачивается жизнью. Отличие человека — способность к мыслительным операциям, конструирующим орудия труда: подкладной каток, рычаг, клин, веревку, а также потребность в словах, обозначающих понятия, применяемые в этих мыслительных операциях. Наиболее общим понятием при конструировании орудий труда, понятием абсолютно необходимым, как раз и является то, что мы называем силой — славянским словом, которое в эпоху первой письменной фиксации соответствовало не менее чем десятку дифференцированных терминов греческого языка, изощренного натурфилософской традицией, литературной обработкой((В Киевских листках X в., являющихся переводом латинских молитв, сила соответствует термину virtus. О нем см.: Отте А. N. van. Virtus: een semantiese Studie. Utrecht, 1946; Lau D. Der lateinische Begriff labor. Munchen, 1975, S. 26-45, глава Das Verhaltnis zwischen labor und virtus.)). История естествознания начинает отсчет времени для абстрагированного понятия силы от папируса Гарриса 500 (XIX династия Египта, 1350—1200 гг.), где фигурирует nht — слово, обозначающее объективированную, персонифицированную и обожествленную силу((Jammer M. Kraft. — In: Historisches Worterbuch der Philosophie. Hrsg. von J. Ritterund K. Grander. Bd. 4. Basel — Stuttgart, 1976, S. 1177—1180.)). Эти признаки силы мало говорят о ней как о понятии физическом, употребляемом в инженерных расчетах. Скорее это категория религиозного мышления, а если так, то можно обратиться и к шумерологическому материалу, он древнее папируса Гарриса по меньшей мере на тысячелетие. Для истории архаических представлений о сущности языка небезынтересно, что шумеры считали средством проявления силы богов творческое слово: «Когда твое слово разразится по земле, растут деревья и травы»((Dijk J. van. Gott nach sumerischen Texten. — In: Reallexikon der Assyrio-logie, Bd. 3. Berlin, 1969, S. 534.)). Центральное понятие шумерской религии, те, интерпретируется как божественная сила, numinose Macht, хотя и с оговоркой: «предварительный перевод» (vorlSufige Ubersetzung)((Oberhuber K. Der numinose Begriff ME im Sumerischen. — Innsbrucker Beitrage zur Kulturwissenschaft, 1963, Sonderheft 17; Dijk J. van. Einige Bemerkungen zu sumerischen religionsgeschichtlichen Problemen. — Orientalistische Literaturzeitung, 1967, Jg. 62; Heft 5/6, Sp. 229—244; Fasciano D. Numen. Reflexions sur sa nature et son role. — Rivista di cultura classica e medioevale, 1971, v. 13, p. 3—32)).

Семантически с этим смыкается реконструированное методами ностратического языкознания haju 'жизненная сила'((Иллич-Свитыч В. М. Опыт сравнения ностратических языков. М., 1971, с. 242—243)), этот условный перевод дал нежелательное совпадение с основным термином витализма, не столь уж древним. Понятие, обозначаемое через haju, ближе к магическим ритуалам для восстановления мужской силы((Biggs R.D. SA, ZI. GA. Ancient Mesopotamian Potency Incantations. New York, 1967)), той, которая позже стала сюжетом тринадцатого подвига Геракла, или к представлениям каннибалов Полинезии, съедающим глаз убитого врага, чтобы его силу зрения присоединить к своей((Bartholet A. Dynamismus und Personalismus. Tubingen, 1930, S. 14.)), чем к механике, по выражению Энгельса, — единственной науке, «в которой действительно знают, что означает слово «сила»((Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 404.)). Эту мысль нельзя изолировать от всего контекста высказываний Энгельса в дискуссии о силе((Авторская работа над основным материалом по этому вопросу, «Диалектикой природы» (1873—1886 гг.), завершена не была. Книга опубликована в 1925 г. в Советском Союзе.)), перипетии которой компетентно изложены Т. И. Райновым((Райнов Т. И. К истории построения «механики без силы». — Социалистическая реконструкция и наука,  1933,  № 1,  с. 57—80.)); затем «физики все больше и больше стали отдаляться от философских задач и даже стали культивировать пренебрежительное отношение к философии как схоластической, ненужной области знания. Грибоедовское «пофилософствуй — ум вскружится» стало лозунгом для очень многих физиков и естествоиспытателей вообще»((Вавилов С. И. Новая физика и диалектический материализм. — В кн.: «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина и современная физика. М., 1939, с. 73. Понятие сипы «еще не стало предметом специального обсуждения в отечественной литературе по философским вопросам естествознания» (Конак Г. К. Логика развития понятия «сила» в физике. — Вопросы философии, 1962, № 8, с. 108). Ср.: Чусовитин А. Г. К анализу понятия силы. — Научные труды Новосибирского госпединститута, 1969, т. 50, вып. 1.)).

Понятие силы закладывается в основу нашего мировоззрения в самом раннем возрасте и постепенно обрастает производными представлениями. Греки считали, что усвоенное в детстве, παιδεία — ядро личности, а все остальное представляет собой относительно непрочные слои сознания. В самом деле, школьное переучивание, внушающее нам мысль о килограмме как массе, а не силе, о лошадиной силе как не силе, а мощности, забывается вскоре после окончания курса наук((Закон сохранения энергии до 60-х годов XIX в. назывался законом сохранения сил. В.И. Ленин не находил это уточнение удачным: «...В понятии энергия есть субъективный момент, отсутствующий, например, в понятии движения. Или, вернее, в понятии или в словоупотреблении понятия энергия есть нечто, исключающее объективность» (Ленин В.И.. Полн. coбp, соч., т. 29, с. 46). Отсюда ленинская оценка термина термодинамика: «. . .Хотя это слово по своему этимологическому составу слишком узко для обозначаемого им содержания, оно имеет то преимущество, что устраняет возможность всех недоразумений, вызываемых многозначностью слова «энергетика»» (Там же, с. 486))), остается просто сила, с широким спектром переносного употребления и с объяснением у Даля (IV, с. 184): «Источник, начало, основная (неведомая) причина всякого действия, движенья, понужденья, всякой вещественной перемены в пространстве, или: начало изменяемости мировых явлений. Хомяков». Определение принадлежит А.С. Хомякову, одному из зачинателей славянофильства.

Славянофилами наиболее ценился тот способ философствования, когда оно происходит не в вольтеровском кресле, а стоя, при внимательном слушании православных литургических гимнов. Тема силы в них не редкость, один из ярких примеров — тропарь канона великому четвергу в старшем славянском списке XI—XII в., начинающийся словами: Неодьржимою дьржащи превыспрьнюю на въздоусѣ водѣ и глоубины обоуздавающи и моря въстѧзѧющи биѧ моудрость((ЦГАДА, фонд 381, № 138, л. 23 об.)). Здесь заложено философское представление глубочайшей древности, уже в индийской космологии вселенная удерживается как единое целое космическими шнурами — когда при наступлении конца света эти тяжи порвутся, мир распадется((Eliade М. Mythes et symboles de la corde. — Eranos-Jahrbuch, 1961, Bd. 29, p. 109—137.)). Лишь избранным видны они, факир способен подняться в небо по веревке (rope-trick). Связи - тяжи существуют не только в мироздании как целом((Ср.: Vonessen F. Zur Idee des Weltgewebes im Platonismus. — In: Mythi-sche Entwiirfe. Hrsg. von Ph. Wolff-Windegg. Stuttgart, 1975. Слова связь и зависимость употребляются в самых разнообразных контекстах. Все связано со всем, одно подвешено к другому — такая же прозрачность внутренней формы наблюдается и в неславянских эквивалентах этих слов, имеющих частотность того же порядка.)), но и в мире духовном, огромном, как само мироздание, но по необъяснимым причинам вмещающемся в голове каждого отдельного человека. Эти связи духовного мира и представляют собой семантический каркас слова religio, головоломки для латинистов, тщетно пытавшихся объяснить причину и путь перехода от religare ‘связывать’, ‘заплетать’, ‘впрягать’ к производному ‘совестливость’, ‘благоговение’. Примером недоразумения является и русский текст ветхозаветных стихов Исх 29, 24.26, где жертву на алтарь приносят, «потрясая пред лицем Господним» (?!). В оригинале подразумевается t^enūfāh — архаический ритуал, в котором священнодействующий жрец имитирует движения рук ткача, переплетая видимое с невидимым((Lexikon zur Bibel. Hrsg. von F. Rienecker. Wuppertal, 1969, S. 1504—1505.)). Тело человека пронизано волокнами мышц, сухожилиями, нервами. Греч, νευρον — это и мускул, и жила, и нерв, а в переносном значении — крепость, сила.

В одном из феотокионов славянской Триоди XI—XII в. материнство, сотворение плоти младенца дано в образе ткачества: оутрь въ чревѣ твоѣмь плъть съистъка сѧ((ЦГАДА, фонд 381, № 138, л. 25 об. О символизме темы см.: Gasparini E. Die singende Weberin. — Antaios, 1967, Bd. 8, S. 343. Мария была одной из отроковиц, ткущих завесу для Иерусалимского храма (апокрифическое Протоевангелие от Иакова 10, 2), в момент голгофской кончины Христа завеса разорвалась (Мф 27, 51), она отождествлена апостолом Павлом с плотью Христовой (Young N. Н. Τουτ’ έστιν τής σαρχος αύτου (Неb 10, 20): Apposition, Dependent or Explicative? — New Testament Studies, 1973, v. 20, p. 100—104) и символизируется в литургии завесой царских врат иконостаса.)) в начале III в. Тертуллиан находил в феномене человека ткань тела и души, carnis animaeque texturam((Corpus Christianorum, series latina, t. 2.  Turnhout,   1954,  c. 965—966.)), а еще раньше философу-материалисту Лукрецию такая же структура мыслилась в строении вещества железа: ferrea texta.

Точка привязывания, узел имеет огромное значение в архаической символике((Eliade M. Les dieux lieurs et le symbolisme des noeuds. — Revue d'Histoire des Religions, 1947—1948, N 134, p. 5—36; Zischka U, Zur sakralen und profanen Anwendung des Knotenmotivs als magisches Mittel, Symbol oder Dekor. Eine vergleichend-volkskundliche Untersuchung. München, 1977.)); этимологически лат. nodus 'узел', ирл. naidm 'действие привязывания; договор', санскр. naddah 'привязанный' сходятся в и.-е. *nedh- 'свивать, завязывать'((Vendryes J. Lexique etymologique de 1'Irlandais ancien. Paris, 1960, p. N-l — N-4, N-12.)). Вещественные памятники этого рода — коллекция египетских веревок и изделий из них в антропологическом музее Калифорнийского университета, ее экспонаты берут свое начало от IV тыс. до н. э.((Damning D.P. Some Examples of Ancient Egyptian Ropework. — Chro-nique d'Egypte, 1977, t. 52, N 103, p. 49—61.)) Веревка, шнур, нить, тетива, ремень тоже называются νευρον. Сделанные из волокнистого растительного сырья, кишок и сухожилий животного, они были необходимы, чтобы сшить одежду из шкур, изготовить лук, пращу, двигать волоком тяжести, оснастить якорем лодку, связать пленника, обуздать домашнее животное, сделать уду для рыбной ловли, поставить зверю силок. Слав. *silo сопоставим с др.-в.-нем. silo 'ремень', или, на другой ступени аблаута — с герм. *saila (> нем. Seil 'шнур'), реконструированным из готского глагола insailjan 'спускать (тяжесть) на веревках'. Такое сопоставление сразу освещает затемненную этимологию славянской параллели: сила есть материальный предмет, гибкий шнур, природный или рукотворный, предназначенный нести нагрузку, выдерживать натяжение, затем название передалось самому натяжению, физическому, но имеющему способность втягивать в метафизическое((Архаический человек относился к необычно тяжелому свинцу с настороженным вниманием: Schmidt L. Heiliges Blei in Amuletten, Votiven und anderen Gegenstanden des Volksglaubens in Europa und im Orient. Wien, 1958. Реликт этого — наблюдаемое этнографами нежелание родителей взвешивать ребенка: «это может ему повредить» (Alberii H.-J. van. Mass und Gewicht. Berlin, 1957, S. 11).)). Родство между герм. *saila и слав, сила было подмечено давно((Feist, S. 294)), но недостаточная выясненность семантики препятствовала пониманию того, в чем же именно их сходство заключается. К тому же, германская параллель не стала развиваться в направлении, по которому эволюционировало славянское слово. Основной из немецких синонимов силы, Kraft, возводится через герм. *g(e)rep- к и.-е. *ger- 'вращать', 'навивать'((Kluge, S. 398.)). Может быть, здесь нужно подразумевать свивание шнура? Во всяком случае, имеющееся объяснение, что это — от перекатывания мускулатуры при напряжении или от сплетения тел борцов (vom Zusammenkrampfen der Muskeln bei Anstrengungen und vom Sich-Winden beim Ringen)((Там же.)), объяснение очень картинное, ничем не аргументировано, оно продолжает экстралингвистическую традицию интерпретации силы, берущую начало от основоположника сенсуализма Э. де Кондильяка, который в «Трактате об ощущениях» (1754) первый определил силу как субъективно переживаемое мускульное напряжение. Факты истории многих языков говорят, что понятие силы находило свое вербальное выражение на иных семантических путях, можно освободить от сенсуалистского предубеждения и немецкую этимологию.

Первым специфически восточноевропейским результатом обобщения и абстрагирования понятия гибкого шнура, носителя силы, было украшение керамики изображением вьющегося шнура. Культура шнуровой керамики появилась на рубеже III—II тыс. до н. э., создавшие ее племена, возможно, являлись общими предками славян, германцев и балтов((Roman P. Das Problem der «schnurverzierten» Keramik in Sudosteuropa. — Jahresschriftfiirmitteldeutsche Vorgeschichte., Bd. 58. Berlin, 1974, S. 157— 174.)).

Последнее специфически славянское воплощение идеи силы, предшествующее переводам терминов византийской натурфилософии — это богатырский эпос о Святогоре, который попытался поднять такую тяжесть, что сам от напряжения погрузился в землю. Понятие силы здесь строго вычленено, кинематическая схема рывка правильна и гиперболизирована: эпическая «сумочка», приподнимаемая Святогором, наделена весом всей земли. Известны параллель в нартском эпосе и западный апокриф, согласно которому младенец Христос, когда его однажды несли на руках, вдруг стал тяжелым как весь мир((Mazon A. Svjatogor. — Revue des Etudes Slaves, 1932, t. 12, p. 171.)), но компаративисты не заметили случай, когда мотив погружения в землю присутствует в славянском литургическом гимне, причем там, где греческий оригинал его не содержит, — а такого рода вольности очень необычны в церковной переводческой практике. Имеем в виду покаянную стихиру седьмого гласа Октоиха: Виждъ твоя пребеззаконная дѣла, о душе моя, и почудися, како тя земля носитъ, како не разсѣдеся!((Октоих, ч. 2. Берлин, 1904, с. 638)). Для восприятия и сопереживания этот перевод был, видимо, доходчивей, чем, например, мало кому понятный в условиях древнего Новгорода образ в каноне Афанасию Александрийскому, ученом творении Феофана, где притягательная сила личности святителя сравнивается с действием магнита: ώς μαγνητις είλхες αραντας((Μηνατον του ’Ιανουαριου.  ’Εν ’Αθήναις , 1904,  c. 226)), акы магнетъ привлѧщааше всѧ((Январская Минея XI/XII в. ЦГАДА, фонд 381, № 99, л.  71.)). Необъяснимая магнитная сила пленяла воображение, существовал кельтский фольклорный мотив магнитной горы, притягивающий к себе корабли((Haug W. Vom Imram zur Aventiure-Fahrt. — In: Wolfram-Studien. Hrsg von. W. Schroder. Berlin, 1970,  S. 297.)), но в славянских текстах это — первый случай упоминания магнита, к тому же современный появлению компаса в морской практике.

В первые века славянской письменности, когда формировалась лексика семантического поля силы и определялось место, своего, исконного слова сила в новой системе заимствованной натурфилософии или теологии, ст.-слав. сила имеет, подобно греч. δύναμις, и такое — не последнее по важности — значение как 'чудо'((О δύναμις обстоятелен филологический комментарий в кн.: Evangile de-Pierre. par M. G. Мага. Paris, 1973, p. 132—140. Ср.: Kolenkow Anitra Bingham. A Problem of Power: How Miracle Doers Counter Charges of Magic in the Hellenistic World. — In: Society of Biblical Literature. Seminar Papers. Chicago, 1976, p. 105—110.)).

Мурьянов М.Ф.