Проблема отношений мифа и ритуала в современной культурологии во многом представляет собой пресловутую проблему курицы и яйца: исследователи мифологии спорят, что возникло раньше – миф или обряд – и, соответственно, миф объясняется через обряд – или обряд объясняется мифом((Краткое изложение истории вопроса от Дж. Фрэзера до Вальтера Буркерта и Клода Калама см. у Jan N. Bremmer, Greek Religion,1994. P. 55- 57.)) Между тем само существование этой проблемы вызвано, как кажется, не в последнюю очередь тем, что если под "ритуалом" все понимают примерно одно и то же, и этот предмет не требует строгих дефиниций, то природа мифа сама является объектом оживленных дискуссий. Теория мифа, несмотря на свою почтенную историю, продолжает оставаться in statu nascendi,и однозначной и общепринятой дефиниции мифа не существует. Это вполне объяснимо: достаточно посмотреть, например, на определение мифа, которое дает такой крупнейший знаток мифологии, как Клод Леви-Строс,((«Понятие „миф“ — это категория нашего мышления, произвольно используемая нами, чтобы объединить под одним и тем же термином попытки объяснить природные феномены, творения устной литературы, философские построения и случаи возникновения лингвистических процессов в сознании субъекта». («Тотемизм сегодня»,в: Клод Леви-Строс. Первобытное мышление. М.,«Республика»,1994. С.45.))) чтобы убедиться в том, что понятие "миф"охватывает целый комплекс явлений, относящихся к разным (хотя и смежным) областям деятельности человека. Пишущие об отношении мифа к ритуалу в большинстве случаев под "мифом" понимают повествование, рассказ о, мифологический сюжет.Но по нашему глубокому убеждению, повествовательная, нарративная составляющая мифа не является ни единственной, ни первичной в мифологической структуре.
Миф в том виде, в каком он известен нам из наиболее классической — греческой — мифологии, представляет собой прежде всего мифологический образ. Греческая мифология изобилует яркими образами, сочетающими имя и облик: Кентавры — это полулюди-полукони, но на четырех конских ногах, а Силены — тоже полулюди-полукони, но на двух ногах. Сирены — полуженщины-полуптицы, чудесным пением заманивающие мореходов на скалы, а Сфинкс — чудовище с телом льва и птичьими крыльями, губящее путников своими загадками, и т.п. Уже из этих описаний видно, что имя и облик первичны, что рассказ вырастает из попытки описать называемое существо (а мифология имеет дело сплошь с живыми существами, которых как-то зовут). Если мы хотим описать Сфинкса, то в это описание должны как-то вместиться не только голова женщины,тело льва и крылья, но и смертоносные загадки, потому что сущность Сфинкса выражается в них не меньше, чем в облике. Здесь уже недалеко до истории с Эдипом, т.е. до «мифа» в привычном смысле, до мифа-повествования, мифа-рассказа. Но если мы не описываем, а изображаем Сфинкса (например, делаем статую), то мы изобразим, разумеется только тело, но это изображение некоторым образом будет содержать и информацию о загадках (недаром знатоки греческой скульптуры, видя фрагмент статуи — торс или плечо и руку, уверенно определяют: «Это Посейдон», или «Это Аполлон»). Более того, если мы просто произнесем слово «Сфинкс» — и этого будет довольно, ибо имя содержит информацию и о теле с крыльями, и о загадках. «Афина» прежде всего не какой-то рассказ о ней, но образ светловолосой богини с копьем, щитом и эгидой, с совой и змеей, как являет её знаменитая статуя Фидия((Проблема пластичности, телесности древнегреческого мифологического образа глубоко исследована А. Ф. Лосевым. Кратчайшие формулировки см. в его «Двенадцати тезисах об античной культуре» (А. Ф. Лосев. Дерзание духа. М., 1988. С.153 — 170))). Однако этот образ содержит в себе, в свернутом виде, и рассказ о рождении Афины — о появлении из головы Зевса тяжеловооруженной воительницы, и её зооморфную ипостась, и её хтоническое, змеиное «прошлое». Содержится же все это — и образ, и мифологические сюжеты — в мифологическом имени. По известному определению А. Ф. Лосева, «миф есть развернутое магическое имя»((«Диалектика мифа». — В: А. Ф. Лосев. Миф. Число. Сущность. М.«Мысль», 1994. С.196. Ср.там же с.218 — 232)). Само древнегреческое слово mythos означает «слово». Что же это за «слово» и что оно, с точки зрения мифологического сознания, выражает?
Mythos есть мифологическое имя, определяющее данную мифологическую сущность и отграничивающее её от других мифологических сущностей; это и составляет первичное содержание мифа. В известной нам греческой мифологии классического периода центральное место принадлежит уже чрезвычайно развитым мифологическим структурам — ярким мифологическим образам с богато развёрнутыми мифологическими сюжетами. Однако в той же греческой мифологии, на периферии её, зафиксированы более архаические этапы развития мифа. Миф рождается прежде всего как имя. Древнейшие мифологические структуры до-сюжетны и даже ещё до-образны, их мифологическое содержание исчерпывается их мифологическим именем. Харибда и Скилла, Тифон и Тартар едва ли имеют детализированный, описуемый облик, они суть только интуиция чего-то — неразличимого как вид, лик , но чрезвычайно отчётливого, отличного от других таких же интуиций. Эту ощутимую отличность и фиксирует мифологическое имя. Трудно изобразить Тартар — но благодаря имени он чётко отграничен от всего другого и понятен. Иконографический материал свидетельствует: греческое искусство не знает изображений Харибды или Тартара((Lexicon Iconographicum Mythologiae Classicae (LIMC), Artemis Verlag Zurich-Munchen/1990)). Единственное представленное в Lexicon Iconographicum Mythologiae Classicae изображение Хаоса — очень позднее, чисто аллегорическое и совершенно антропоморфное((LIMCIII 1, S.189. Космогоническая мозаика второй половины II в. н.э. из Merida (Augusta Emerita) представляет три мужские фигуры, символизирующие Хаос (Сhaos), Небо (Сaelum) и Век (Saeculum), о чем сообщают соответствующие надписирядом с каждой фигурой. Аллегорический характер этого изображения очевиден.)) (сама антропоморфность изображения прямо свидетельствует о неархаичности данного мифологического субъекта)((От мифологических имён и образов, связанных с теми или иными мифологическими сущностями, отличаются мифологические персонификации, которые обязательно характеризуются, во-первых, отсутствием развитой мифологической истории и, во-вторых, сугубо антропоморфными (т.е.аллегорическими, поздними) изображениями. Яркие примеры персонификаций — Победа-Нике и Правда-Дике, спутницы Афины и Зевса. Множество персонификаций содержит дидактический и классификаторский эпос Гесиода. Близкие по функциям мифологические персонажи с равным успехом могут быть «полноценной» мифологической сущностью и персонификацией,- как, например. Эос-Заря с её историей о превращенном в цикаду смертном супруге — и гесиодовский День-Гемера с отсутствующей мифологической историей. Но в обоих случаях присутствует первичная, необходимейшая мифологическая единица, конституирующая само существование данной мифологической фигуры — ИМЯ. Римская мифология (исконная, до греческого влияния) по большей части остановилась на персонификациях, лишённых образа и мифологической истории, но, разумеется, имеющих мифологическое имя. Все это свидетельствует в пользу первичности имени)).
Следующая — и для греческой мифологии, как уже сказано, центральная — ступень объединяет имя и облик и представлена мифологическим образом. Древнейшие мифологические образы зафиксированы в так называемой хтонической мифологии: Горгона, Химера и Сфинкс легко изобразимы, у них есть определённые черты (змеиные волосы, львиное тело, драконий хвост). Характернейшим признаком, свидетельствующим об архаичности этих мифологических персонажей, наряду с неантропоморфностью облика, является отсутствие у них определённых функций. Они не божества чего-либо, они — божественные (демонические по-гречески) сущности просто. Наделение их специально смертоносными качествами происходит в более позднюю, героическую эпоху мифологии, и тогда же появляются мифы — рассказы об истреблении этих существ героями. Первоначально же Горгона старше Персея, Химера старше Беллерофонта, а Сфинкс — Эдипа. Иконографический материал подтверждает это с большой убедительностью: не говоря уже о том, что египетское искусство знает Сфинксов, но не знает никакого Эдипа, в искусстве собственно античном количество Горгон и Химер, изображённых отдельно, в количественном отношении многократно превосходит изображения их с героями-победителями((LIMCIV 1, 285 — 362. В каталоге изображений Горгон «отдельно изображённая Горгона» представлена 145 образцами, Горгона с животными или другими тератоморфными существами (в том числе со Сфинксами) — еще145 образцами, а «Горгона с Персеем» и «Персей с головой Медузы» — соответственно 21 и 7 образцами. Ту же картину даёт иконография Химеры (LIMC III 1, 249 ff.) . В обоих случаях впечатляет как древность «отдельных» изображений (VII — VI вв. до н.э.), так и разнообразие использованных материалов — рельефы, монеты., вазопись и т.п. Все это говорит о чрезвычайной популярности именно архаического мифологического образа — яркого и привлекательного для изобразительного искусства, но выполняющего, очевидно, также какие-то магические функции (например, апотропические).))
Добавить комментарий