Летописные известия об Александре Поповиче

7

Обратим внимание на замечательные особенности рассказа о битве на Липице в Никоновской летописи. В последней имеется ряд дополнений, не находящих себе параллелей в других летописях.

Прежде всего, в перечислении сил Константина Всеволодовича Ростовского перед битвою на Липице упомянуто: «... с ним же бе и два храбра, Добрыня Златый пояс да Александр Попович с своим слугою с Торопом, славныа 42 богатыри». В Тверском сборнике в другом контексте при перечислении убитых упомянуто: «... у князя же у Константина тогда бяше в полку два человека храбрых. Олешка Поповничь и человек его Торопь, и Тимоня Золотой пояс». Однако известие Тверского сборника и известие Никоновской летописи не могут быть поставлены в генетическую связь: они различны по месту своего нахождения в рассказе о Липицкой битве, различны по форме и по существу. В Тверском сборнике упомянуты «Олешка Поповничь и человек его Торопь» и «Тимоня Золотой Пояс»; в Никоновской же летописи на первое место поставлен Добрыня Златый пояс; Александр Попович выступает с «слугою» своим Торопом, и все вместе названы «славными богатырями». Ясно, что известия Никоновской летописи самостоятельны по происхождению.

Значительно распространено заявление Ярослава Всеволодовича вторгшимся войскам противников. В Новгородской IV летописи оно чрезвычайно лаконично: «... мира не хочю, а мужи у мене; а далече есте шли, и вышли есте аки рыбы на сухо». В Никоновской летописи особенно развита последняя, образная, часть этого обращения: «... мира не хощу, и гостей не отдам, и что взях, то у меня, и еще хощу имати и новгородцев всех казиити: но убо и сего не весте от великиа вашиа глупости, яко далече есте зашли, яко овцы ко лвом, яко теленки к медведем, яко свиньи на поле, яко рыбы на сухо». В Никоновской летописи подчеркнуты резкость и самонадеянность ответа Ярослава; народная поговорка «яко рыбы на сухо» развита дальнейшими сравнениями. приведенными в ту же поговорочную форму.

Чрезвычайный интерес представляют те изменения, расширения и та драматизация, которые приданы эпизоду с предупреждением Юрия Всеволодовича на пиру некиим боярином. Юрий и Ярослав Всеволодовичи устраивают перед битвой пиршество. Никоновский летописный свод подчеркивает самонадеянность князей, их уверенность в победе: «... и приидоша в ярость велию надеющеся на многое воинство, понеже много воиньства собраша, и сице ярящеся, начаша пиры творити в шатрех своих з боары своими». В отличие от рассказа предшествующих летописей в Никоновской князья спрашивают во время пира всех «по единому», как сходиться на бой с вторгшимися во Владимиро-Суздальскую землю войсками. Очередь дошла и до старого боярина Андрея Станиславича, которого все считали выжившим из ума от старости («яко от старости и мало смыслить»), а поэтому спрашивавши» его — «не прилежно вопрошаху его». Андрей Станиславич произносит длинную речь, в которой просит извинить его за то, что скажет, может быть, не так, как следует («яз стар и мало смыслю уже»), а затем предлагает заключить мир, отдать старейшинство Константину, отпустить новгородцев «и чюжих не возхищати» — блюсти только принадлежащее себе. В заключении своей речи Андрей Станиславич призывает князей не кичиться обилием своего войска: «... о сем убо не зрите, яко мало их есть воинство, а вашего воинства много и безчислено, но убо не забывайте, яко Ростиславле племя князи мудры и храбры, а Новогородци, и Псковичи, и Смолняне усердии суть к бою, а самого князя Мстислава Мстиславичя и сами весте, каков есть, и яко от бога дана ему храбрость паче всех». Самое замечательное в речи этого боярина Андрея Станиславича — это напоминание Юрию и Ярославу о богатырях Константина: «... и есть у него мужи храбри зело и велици богатыри, яко лвы и яко медведи,43 не слышат бо на себе ран... и храбрых ныне не веси у него Александра Поповичя и слугу его Торопа, и Добрыню Рязаничя Златаго поаса и Не-федья Дикуна».

Эта пространная речь Андрея Станиславича находит себе некоторую параллель в выступлении на пиру боярина Творимира в предшествующих летописных описаниях битвы на Липице. Однако в Никоновской летописи резче подчеркнута ярость Юрия,44 в успокаивающие речи бояр 45 присочинены вновь. Выступление боярина, похвалившегося закидать седлами врагов, развито: боярин обещает не только закидать седлами врагов, но и кулаками побить их, даже если на помощь им придет «вся земля Половецкая».

Весь этот эпизод не может считаться только результатом развития предшествующего летописного рассказа о похвальбе братьев - князей суздальцев на пиру перед битвой на Липице. Если бы это было так, нам была бы непонятна необходимость заменить боярина Творимира боярином Андреем Станиславичем 46 в добавить ряд явно эпических подробностей: на пиру все присутствующие по очереди высказываются о предстоящей битве, доходит очередь до глубокого старца, которого все считают выжившим из ума, ему «с небрежением» предлагают высказаться, но он мужественно говорит правду в лицо, чем вызывает гнев князя.

Самое существенное, однако, что на этом эпизод не кончается. В момент ночного «пополоха» в лагере суздальцев, вызванного шумом в расположении противников, старец вновь является перед суздальскими князьями и насмешливо успокаивает их: «Ничто же видев, почто хощете бежати? Не рех ли аз вам безумием, яко лутчи вам миритися, се бо ни единаго мертваго ни кроваваго видесте, и тако усьтрашистеся и на бежание уклонистеся; егда же увидите вящша сего сотворшася над вами, что тогда но постражете». И на этот раз суздальцы не внимают увещаниям старца, отсылая его от себя прочь «безчестна». Происходит битва, в ней на стороне противников Юрия и Ярослава принимает участие Александр Попович, о котором предупреждал суздальцев старец, в суздальцы разбиты.

Природа не сочувственно относится к братоубийственной вражде; перед битвой: «... въста ветр, и прииде облак, и биаше гром безпрестани, и млъниа сожигающи страшно, и бысть страх на всех, и стоаху много, ни сии ни они друг на друга не поступающе, ни мира хотяще: разсверепишася бо яко звери».

Наконец, в описании самой битвы введен новый эпизод встречи в бою Мстислава Мстиславича с Александром Поповичем. Мстислав Удалой трижды проехал с топором в руке через полки суздальцев. Встреченный им Александр Попович не узнает его: «И прииде на него Александр Поповичь, имеа мечь наг, хотя разсещи его: бе бо силен и славен богатырь. Он же возопи глаголя: „Яко аз есмь князь Мстислав Мстиславичь Новогородцкий"; он же уставися, и тако спасе его бог от смерти. И рече ему Александр Поповичь: „Княже! Ты не дерзай, но стой и смотри; егда убо ты, глава, убиен будеши, и что суть иныя, и камо ся им дети?"»47 Произнесенное Александром Поповичем наставление не лишено интереса для выяснения хронологии создания этого сюжета: в нем отразились военные воззрения XV—XVI вв., согласно которым предводитель войска не должен принимать личного участия в боевых схватках, чтобы не подвергать своей жизни опасности: «... егда убо ты, глава, убиен будеши, и что суть иныя и камо ся им дети?». В XII и в начале XIV в. князья еще принимали личное участие в битве, но уже Дмитрий Донской отдал в битве свой шлем похожему на него по виду воину.48 Таким образом, в эпизоде этом сочетаются реальный исторический факт личного участия Мстислава Удалого в рукопашных схватках и позднейшее воззрение на недопустимость этого в битве («наставление» Александра Поповича).

Заслуживает внимания также изменение в Никоновской летописи имен убитых в Липицкой битве воинов Мстислава: Дмитр Плесковитин назван «Псковитин Дмитрий Желтый»; «Онтон» котельник назван «Антоний, глаголемый Черный», убитому в битве Ивану Поповичу придан в Никоновской летописи слуга — Нестер. Все они названы в Никоновской летописи «вельми храбрыми и сильными», что является в этой летописи обычными эпитетами богатырей. О смерти их «плакася... намного князь Мстислав Мстиславичь».

Не может быть сомнения в том, что все эти добавления и изменения в Никоновской летописи в описании Липицкой битвы возникли под влиянием каких-то фольклорных сказаний. Внимательное рассмотрение этих дополнений убеждает нас в том, что все они сделаны на основании каких-то местных ростовских сказаний о Липицкой битве, сочувственно относящихся к ростовскому князю Константину и его союзникам.

Можно думать, что эти дополнения внесены в рассказ о Липицкой битве не составителем Никоновской летописи, а кем-то из его предшественников. Предполагаем, что уже составитель более ранней Воскресенской летописи был знаком с кое-какими из этих дополнений. Так, например, Новгородско - Софийский свод 30-х гг. XV в. называет четырех убитых в битве новгородцев. Это число постоянно указывается в летописях XV в. Однако в Воскресенской летописи указано пять убитых новгородцев. Предполагаем, что Воскресенская летопись имела в виду слугу Ивана Поповича — Нестера, указанного дополнительно в Никоновской летописи.

Затем нельзя не обратить внимания на многозначительное расхождение Тверской и Никоновской летописей в имени второго ростовского богатыря, сражающегося вместе с Александром Поповичем. Вместо Тимони Златого пояса Тверского сборника в Никоновской летописи в Липицкой битве участвует Добрыня Золотой пояс. Это расхождение перекидывается и на рассказ о Калкской битве: в Тверском сборнике вместе с Александром Поповичем погибает Тимоня Златой пояс, в Никоновской — Добрыня Золотой пояс.

Тесная связь, которая существует между фольклорными дополнениями в Никоновской летописи к повести о Липицкой битве и самой повестью, говорит о том, что и повесть и народное предание о Липицкой битве расходились не существенно или вовсе не расходились. Это - то и позволило но добавлять новые эпизоды, а развивать старые на основе фольклорных данных.

Заслуживает внимания, что в Новгородско-Софийском своде 30-х гг. XV в. рассказ о Липицкой битве оказался сильно расширенным сравнительно с рассказами Лаврентьевской и Новгородской I летопись. Высказываем предположение, что эти расширения также были сделаны за счет фольклорного материала, В Новгородско - Софийском своде рассказ о Липицкой битве оказался дополненным эпизодом с пиром у Юрия и Ярослава, где похвальба братьев суздальцев и боярина Ратибора, а также разумное предостережение Творимира явно вызывают фольклорные ассоциации.49 А во-вторых, рассказ о Липицкой битве оказался дополненным эпизодами с комическим бегством Юрия и Ярослава. Юрий в одной нижней («первой») сорочке прискакал во Владимир на четвертом коне, загнав по дороге трех. Его приняли издалека за гонца, везущего весть о победе, и обрадовались: «Наши одолевают», но Юрий, прибежав один, «нача ездити около града, глаголя: „Твердите город"», и «быть в веселия место плачь».50 Брат его Ярослав прискакал в Переяславль на пятом коне, загнав по дороге четырех. Повторность этого эпизода с загнанными копями заставляет предполагать в основе фольклорный элемент. Самый эпизод, где изображается радость горожан, принявших Юрия за гонца с известием о победе, напоминает известный былинный эпизод, в котором дочери Соловья - разбойника принимают Илью, везущего Соловья, за своего отца, везущего связанного Илью. —

Едет-то наш батюшко чистым полем,
А сидит-то на добром кони,
Да везет ён мужичищо деревенщину,
Да у правого стремени прикована.51

Таким образом, рассмотрение рассказа о Липицкой битве в Никоновской летописи заставляет предполагать наличие богатого фольклорного материала и в XV и в XVII вв. об этой значительной в истории Ростово-Суздальской земли битве. Александр Попович был одним из главных героев борьбы за наследство Всеволода Большое Гнездо. Рассказы о событиях, в которых он принял участие, густо осели в различных летописных сводах XV и XVI вв. Были ли это прозаические предания или исторические песни — решить трудно.